Открою небольшую тайну: русская культура – необычайно воинственная, и нацелена на положительное закрепление выработки норадреналина – гормона агрессии (не путать с адреналином – гормоном волнения).
Другое дело, что, начиная с 60-х годов, в рамках советской агиткампании «Хотят ли русские войны?» и «лейтенантской прозы», изобразившей войну как ад, силами той же культуры была создана отличная пацифистско-гуманистическая маскировка. Но правду о культуре скрыть довольно сложно.
Есть горестные ламентации Льва Толстого, не понимающего, чего ради тысячи образованных, благополучных людей в 1877 году, бросив семьи, понеслись добровольцами в сербскую повстанческую армию.
Есть необычайно точно препарирующий ситуацию тайной влюблённости в кроваыые конфликты середины 90-х фильм Абдрашитова и Миндадзе «Время танцора».
Есть рассказы Шукшина, для героев полувековой давности которого лучший отдых – это именно драка на субботних танцах, а вовсе не сами танцы с милыми девушками (и возможным продолжением).
Есть поток реальных волонтёров, старательно искавших где сложить голову: в Приднестровье (1992), в Абхазии (1993), в Боснии (на сербской стороне, разумеется), и, в итоге, успокоившихся в Донбассе, где навоевались уже всласть…
И есть лавина книжонок, живописующих войну будущего с Америкой (реже с Англией) и Украиной, которые без устали публикуются уже четверть века.
Разумеется, в стране необычайно воинственной, предельно дегуманизированной культуры, пропаганде было очень легко создать культ мировой войны – как основы всего должного.
Поэтому был тщательно замаскирован великими сказочниками Лермонтовым и Денисом Давыдовым (а Львом Толстым были сделаны щадящие лакуны), ад войны с Наполеоном, во время которой города бестрепетно сжигались вместе с собственными тысячами раненных (до нацистской тактики выжженной земли будет ещё 130 лет), а наступающая армия теряла от голода и болезней столько же столько же, сколько наполеоновская…
Поэтому так хорошо пошла у антисоветской интеллигенции реабилитация Первой мировой войны, начиная с 80-х годов.
Большевикам надо было доказывать, что они спасли Россию от катастрофы, поэтому Первая мировая должна была выглядеть адом. И в этих своих стараниях они выкопали довольно много.
И не только о плохой подготовке к войне (хотя уже через два года тыл работал как часы, раненные были обихожены, а беженцы – пристроены, и армия была завалена снарядами и патронами – потом ещё на три года Гражданской хватило), но о настоящем заговоре по втягиванию империю в эту авантюру, когда Париж и Петербург также сговаривались против Берлина, как три десятилетия спустя Москва и Берлин сговаривались против Варшавы.
Но 90-е, а особенно к 2014 было решено создать культ Второй Отечественной… Благо над победителями Советского Союза реял царский флаг, а, поскольку обилие сталинистов не только в массах, но и в истеблишменте не позволяло прямо объявить послеавгустовский режим – преемниками Белого движения, то реабилитация сословно-монархической идеи пошла через героизацию Первой мировой.
Широким массам очень понравилось, что им подарили ещё одну «правильную войну», поражение в которой, в полном подражании германским правым после 1918 года, списали на нож в спину «героической армии». Только если сторонники Гутенберга, Людендорфа и Гитлера причитали, что Париж помешали взять Эберт и Либкнехт, то Путин обвинил в недовзятии Берлина и Константинополя Ленина.
Поскольку Третья Отечественная (Великая) после 1969 года, когда все надежды на реформы и на космическое торжество, провалились, стала главной идеологической базой советской власти (культ Победы – брежневский, а вовсе не сталинский), и генеральной индульгенцией сталинской геноцидной и агрессивной политики, то антисоветская интеллигенция занялась старательной деконструкцией её мифологии.
И довольно преуспела. Но тут ей крепко дали по рукам, введя даже уголовную ответственность за это.
Тут и наступила предустановленная гармония.
И истеблишмент, и консервативная (монархо-сталинистская) интеллигенция, и народ – получили три Отечественные войны, между которыми небольшими недоразумениями застряли Крымская и Японская.
Литературным памятником «замятой для ясности» Восточной войны 1877-78 годов стал акунинский «Турецкий гамбит» (не прошло и 120 лет), а Кавказскую войну знают по Лермонтову и Льву Толстому, но тема «мухаджирства» - этнической чистки адыго-черкесских народов и абхазов (1858-1867) годов, ставшей по числу жертв сопоставимой с армяно-греческим геноцидом 1915-23 годов, у классиков русской литературы так и не прозвучала.
И лишь антисоветская интеллигенция, ставшая либеральной, укоренилась в своей «антинародной» и «антигосударственной» позиции, подвергая критике мифологию всех трёх Отечественных войн. Тем более, что войны с Грузией и Украиной и фабулой вползания в них, и грандиозными нагромождениями пафосной лжи, так зловеще напомнили о Первой мировой.
И теперь вновь о завершившейся 72 года назад Европейской части Второй мировой войны.
Я согласен с теми, кто полагает, что о событиях июня 1941 – мая 1945 надо говорить лишь, как о советско-германской войне, поскольку не может быть Отечественной война внутри которой идёт гражданская и где число выступающих с оружием под знамёнами врага и на его стороне имеет тот же порядок, что и у защитников, причём каждая сторона убеждена, что сражается за родину и за свободу. Похожее раздвоение было только у французов и итальянцев.
Советские и путинские историки и публицисты охотно поддерживают версию Чёрчилля о том, что Мюнхенский компромисс 1938 года открыл дорогу Второй мировой войне.
На самом деле этот компромисс не доставил удовольствие Сталину стравить Гитлера с Британией и Францией.
Сперва Сталин – через управляемых левых очень старался спровоцировать французскую интервенцию в Испанию на стороне республиканцев. Но в Париже помнили опыт Наполеона 1808 года и не повелись на это.
Затем идеальным поводом для подстрекательства был Судетский кризис.
Здесь надо отметить следующие обстоятельства.
Первое. Чёрчиллю, как оппозиционному политику, нужно было атаковать Чемберлена – за что угодно. Через полгода – другие оппозиционеры по кочкам несли Чемберлена за неосмотрительные гарантии Польше и Румынии.
Второе. У Чёрчилля была прочная репутация авантюриста, организовавшего чудовищно провальную операцию в Галлиполи в 1915 году, и погубившего несметное число британских, австралийских и новозеландских солдат в этой мясорубке.
Третье. Для десятков миллионов британцев и французов, помнивших о лишь 20 лет назад окончившийся Великой войне, влезать в новую – ради права 7 млн. чехов держать под своей властью 3 млн. немцев, подаренных им в Версале – казалось совершенно недопустимым. Ровно также, как для моих читателей, идея похода на Киев и Одессу - ради создания «Новороссии».
Четвёртое. Программа лорда Бивербрука по созданию современной британской авиации ещё не была даже запущена. Немецкой штурмовой авиации, сполна обкатанной на Испании, противостоять в Западной Европе было нечем.
Французская и бельгийская армии были готовы провести всю войну в своих мощнейших УРах.
Поэтому начнись в октябре 1938 года война антигитлеровской коалиции, то протекала бы она так. Польша – нейтральна. Красная Армия – в своей низшей точке: вовсю идут расстрелы комсостава, все парализованы страхом, ту часть командиров, что в 1940 вернут из лагерей, пока терзают в пыточных камерах.
Вермахт держит оборону по Рейну и Арденнам (линия Зигфрида), ведёт наступление (вместе с судетским ополчением) на Прагу (венгры – на Братиславу, вместе с местным венгерским ополчением), занимает Данию, также приграничную часть Голландии и Бельгии.
Нефть и продовольствие Берлин сполна получает от нейтральных Польши, Югославии, Румынии и Литвы, поэтому никакой блокады рейха нет и быть не может.
И никакой силой Рузвельту не раскачать было Конгресс на помощь Британии, влезшей в очередную европейскую свалку из-за дележа кукольных государств центральной Европы…
Через полгода – в ходе первомайских демонстраций в Лондоне и Париже под лозунгом «долой поджигателей войны» объединяются и левые, и ультраправые. Новые правительства соглашаются на перемирие, фиксирующее ту линию разграничения с рейхом на Западе, как она сложилась на середину мая 1940 года (только без оккупации Норвегии, которую занимает британский десант).
Вот именно так бы всё и произошло, объяви Чемберлен и Даладье войну Гитлеру в поддержку территориальной целостности Чехо-Словакии.
И ещё одно. Реально Вторая мировая началась потому что в Варшаве не поняли, что бесконечно удерживать оторванным от Германии старинный немецкий ганзейский город Данциг – невозможно.
Да, его потеря несла определённые стратегические неудобства, но договорится о свободе торговли через него было вполне возможно.
И уж совсем никак не угрожало позициям Польши согласие обеспечить в «Польском Коридоре» тот режим свободного транзита, который был потом согласован для сообщения между Западной Германией и Западным Берлином.
Пойди правящие польские националисты на уступки по этим двум пунктам, и Гитлеру, многократно заявлявшему, что тема Данцига и Коридора – последние его претензии к соседям, было бы совершенно невозможно уговорить генералов начинать срочную войну.
Тем более, что вместо танков у вермахта были танкетки с пулемётами и противопехотными пушечёнками, ещё не был даже завершён знаменитый Четырёхлетний план (до его окончания оставался ещё год, а «четырёхлетку в три года» – это не для немцев), программа же развития военного флота была основана на прогнозе начала войны с Британией не ранее 1946 года.
Полагаю, что тут загвоздка была в том, что летом 1939 все хотели друг друга припугнуть. Лондон и Париж – Берлин – Москвой, Варшава – радовалась, что все пугают Берлин, не очень понимая, что именно Польша станет полем битвы (горячо одобряющие польских уланов французские генштабисты и не скрывали, что рассчитывают провести всю войну в подземных крепостях), а Москва – пугала Берлин союзом с Лондоном и Парижем, провоцируя войну и не понимая, что по закону выращивания «крысиного тигра», Москвой займётся именно победитель в битве на Западе.
